Карен кивнула. Такая новая для нее перспектива и взгляд на вещи придавали сил.
Аналогия с охраной правопорядка была для нее проста и понятна. Если улики накапливались и накапливались, если в ходе расследования появлялись все новые и новые следы и ниточки, она непременно раскроет дело. Применительно к Джонатану это означало, что она смирится с медленным, но неуклонным прогрессом в его состоянии.
Она поблагодарила врача, который кивнул на прощание и вышел из палаты.
Мало-помалу, подумала она, шаг за шагом. Карен поцеловала сына в щеку и прошептала ему на ухо:
– Держись, Джонатан! Помнишь, как ты был совсем маленьким и только начинал учиться ходить? Одну ножку перед другой, один маленький шажок за другим. Ты справишься, я знаю. Слышишь, родной мой?
Она ждала, надеясь, что у него откроются глаза или дрогнут уголки губ… но не дождалась.
Вытирая слезы, она вышла из палаты и спустилась вниз, пройдя сквозь строй столпившихся у входа репортеров и на ходу бросив им:
– Никаких комментариев.
Больше всего сейчас ей нужен был пусть медленный, но неуклонный прогресс в деле Окулиста. Словно подслушав ее мысли, зазвонил сотовый телефон: у кого-то в ДПН, Департаменте поведенческих наук, появилась информация для нее.
Уэйн Рудник из ДПН явно осторожничал. Он уклончиво заявил, что, разумеется, не стоит переоценивать обнаруженные им новые подробности в деле Окулиста, но ему не терпится поговорить с ней на эту тему. Когда Карен сможет подъехать к нему в Академию? К сожалению, у него дьявольски разболелся зуб, и сейчас он направляется к зубному врачу с экстренным и неотложным визитом. Поэтому будет лучше, если они встретятся, скажем, завтра утром. На том и порешили.
Карен приехала к Робби и застала его в кухне. Нацепив фартук, он орудовал деревянной ложкой, помешивая томатный соус. На плите в кастрюле кипела вода, ожидая, пока он бросит в нее твердые соломинки спагетти. Когда он опустил в кастрюлю вермишель, поверхность воды мгновенно успокоилась – подобно больному желудку, получившему таблетку антацида.
– Пахнет очень недурно, – заметила она, входя в кухню.
В доме Робби, который он унаследовал несколько лет назад после смерти матери, безошибочно ощущался преклонный возраст жилища. В стенах виднелись трещины, гвозди и дранка, закрашенные бесконечными слоями краски. Из старых створчатых французских окон тянуло сквозняком – откровенно говоря, их давно следовало заменить. Впрочем, на полу появился новый ковер, который выглядел так, словно Робби предпринял попытку украсить и обновить интерьер. Но, следовало сказать, попытка не удалась. Уюта и тепла в доме по-прежнему не ощущалось.
Карен подошла и плите и принюхалась.
– Пахнет лучше, чем выглядит. Что это, рагу или «Прего»?
Эй, – Робби, размахивая деревянной ложкой, поднял голову. – Это что, оскорбление?
Карен снова заглянула в кастрюльку.
– Всего лишь озвучиваю свои наблюдения. Если не ошибаюсь…
– Это «Прего».
– Ага, понятно. Кажется, тебе нужна помощь. С готовкой, я имею в виду.
– Нет, ты определенно меня оскорбляешь.
Карен прошла в гостиную и устало опустилась на диван.
– У Джонатана наблюдаются признаки улучшения состояния.
Робби уменьшил огонь и присел на краешек дивана рядом с ней.
– Вот и отлично, – осторожно заметил он и взял ее за руку. – Что говорят врачи?
– Его лечащий врач полон энтузиазма. Он сказал, что пока все идет так, как он и ожидал. Маленькие шажки, незначительное улучшение. – Она сбросила туфли и вытянулась на диване, положив голову Робби на колени. – Как же трудно воспитывать ребенка! А вот последствия своих ошибок ощущаешь легко и быстро.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда я ехала сюда, к тебе, то думала о Диконе и о том, какое плохое влияние он оказывал на Джонатана в последние год-два. Именно подобные вещи и приводят к развитию извращенной, испорченной личности, из которых в дальнейшем вырастает преступник.
– Да ладно тебе! Неужели ты боишься, что твой ребенок станет убийцей?
– Звучит глупо, правда? Но я не могу не думать об этом. Хотя бы иногда, по крайней мере. Если бы не Дикон, такие мысли мне и в голову бы не приходили. Но он очень плохо влияет на мальчика. Когда долго живешь с кем-то и видишь, что ему приходится нелегко, ты пытаешься помочь ему пережить трудные времена… – Она сокрушенно покачала головой. – Я не замечала слишком многого. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы отойти в сторону и убедиться, что я больше ничего не могу сделать, что ему уже ничем не поможешь. Сейчас я это понимаю. А вдруг он сделал что-нибудь такое, о чем я не знаю, когда Джонатан был совсем маленьким? – Она вздрогнула и оцепенела. – Зачастую убийцы еще в детстве уходят в себя. Они не любят рассказывать о том, что случилось с ними, когда они были детьми. И мне невыносима мысль о том, что нечто подобное могло произойти и с Джонатаном. – Карен немного помолчала, потом продолжила: – Я все время прокручиваю в голове воспоминания, нюансы в поведении Джонатана, которые подмечала раньше. Ищу предупредительные сигналы и настораживающие признаки.
– Что еще за предупредительные сигналы?
– Например, симптомы поведения, которые свидетельствуют о том, что он думает только о себе и не заботится об окружающих. – Карен села на диване и подобрала ноги под себя, но, поморщившись от боли в колене, поспешила занять прежнее положение. – Когда первые психологи-криминалисты допрашивали серийных убийц, они обнаружили, что внутренний мир преступников переполнен мыслями о доминировании над другими людьми, о жестокости по отношению к детям и животным. Они устраивали поджоги, воровали, портили чужую собственность. Одно время я не знала, что делать с Джонатаном, когда он начал драться в школе. В третьем классе. Он задирал и третировал одноклассников. Я пыталась поговорить с ним и он, похоже, перестал это делать. Но меня беспокоило, что близких друзей у него не было. Я работала с ним, старалась развить у него навыки социального общения, и вскоре мне стало казаться, что кризис остался позади. Но у него снова появились проблемы. Это случилось тогда, когда наши с Диконом отношения дали трещину.